Во всем мне хочется дойти до самой сути. В работе, в поисках пути, в сердечной смуте.

В принципе это можно сравнить ещё с премьерой или с гастролью знаменитости — в начале XX века на шаляпинские спектакли тоже стояли ночные очереди, и поклонники жгли костры, чтобы совсем не околеть. Возможно, для фанатиков выпуск новой модели iPhone — это вроде премьеры гениального артиста в новой партии. Отсюда и такая горячность...

Но у нас свобода совести, и свидетели Стива Джобса имеют право исповедовать свою веру и совершать обряды, предписанные их религией. Доколе они не впадают в изуверство, так и пускай их.

Но дело в том, что явился на свет новый экономический показатель. Был бигмак-индекс, а теперь в России есть айфон-индекс. Эксперты Hi-Tech Mail.Ru отмечают: «По итогам первых выходных iPhone 7 и 7 Plus в российской рознице аналитики впервые с начала кризиса зафиксировали миллиардные продажи. В сравнении с iPhone 6s и 6s Plus «семёрки» впереди и по количеству, и по деньгам. Продажи смартфонов Apple в России превысили планку в 2 млрд руб. за первый уик-энд. Прошлогодних моделей на старте было продано только 15 тыс. штук, вдвое меньше. А по структуре спроса россияне чаще стали покупать более дорогие версии».

На основании чего другими экспертами делается вывод, что дела в экономике не так плохи, если публика готова наперебой покупать модные изделия. «IPhone 7 в интернет-магазине Apple стоит в зависимости от памяти от 56 990 до 74 990 руб. IPhone 7 Plus, особенность которого — более широкий дисплей, продается за 67 990—85 990 руб». Цена изрядная, доходящая до 1000 евро и выше, и когда люди в достаточно массовом порядке готовы платить такие деньги, возможно, это признак выхода из депрессии. Во всяком случае хочется так думать.

Однако, с айфон-индексом, таким вроде бы обнадёживающим, следует всё же быть осторожнее. Если показатели потребления растут, это, конечно, хорошо, но, с другой стороны, есть потребление — и потребление.

Одно дело, когда люди больше тратят на жильё, автомобили, дачи, товары длительного пользования, продукты. Эти траты — не всегда, но по большей части — рациональны. В таком потреблении нет особых признаков оргий фанатизма.

Другое дело, когда фанатизм есть — и изрядный, и в потреблении новейшей продукции Apple весьма большую роль играют так называемые понты. «А Надя: и мне с эмблемами платье, // Без серпа и молота (вар.: без последней модели айфона) не покажешься в свете. // А в чем сегодня буду фигурять я // На балу в Реввоенсовете?». А равно: «Тем, кто носит «Адидас», тем любая девка даст» — были ещё при советской власти и такие оргии фанатизма.

В общем-то ничего страшного. Суетность вообще присуща роду человеческому, изделия Стива Джобса тут не первые и не последние.

Проблема в том, что траты, продиктованные суетностью, можно использовать для анализа экономических тенденций лишь с большой осторожностью. Cum grano salis.

Конечно, беспонтовое потребление — не до жиру, быть бы живу — в чистом виде наблюдается разве что в минуты экстраординарных общественных бедствий. Даже если бы в блокадном Ленинграде каким-то чудом продавали новейшие айфоны, большого ажиотажа они бы не вызвали. Сто двадцать пять были значительно актуальнее.

Но стоит только чуть-чуть отойти от такого абсолютного нуля, как понты тут же возвращаются. Сытость и изобилие брежневских 70-х вряд ли стоит так уж преувеличивать. И дефицит был, и на 120 руб. особо роскошно не проживешь. Но в этом довольно скудном мире была немалая джинсомания, не хуже нынешней айфономании. Чернорыночная цена на аутентичные фирменные (Wrangler, Lee и Levi Strauss) джинсы, причём обязательно американского производства, доходила до 200 руб. — то есть до полутора-двухмесячной зарплаты. Причём понты были столь важны, что те же джинсы тех же фирм, но произведённые не в США, а, допустим, в Италии (китайского ширпотреба в те былинные времена не существовало как класса), стоили уже дешевле — рублей 150. Ценовые тонкости прямо как со смартфонами.

Из тогдашней готовности граждан платить за понты такие деньги тоже можно было бы сделать крайне оптимистические выводы о перспективах развития советской экономики — «Мчим вперёд паровозом труда». Но экономисты проявляли осторожность — причём не только советские, но и ЦРУшные.
В начале 50-х же годов, когда послевоенная нищета и вовсе была запредельной, в столице появился феномен «сырих» (в принципе ещё даже раньше, в конце 30-х годов, но после войны движение «сырих» достигло апогея). «Сырихами» назывались «козлистки» (как вариант: «козловистки») и «лемешистки», то есть фанатки двух теноров Большого театра — И.С. Козловского и С.Я. Лемешева. «Сырихи» не только тратили большую часть своих нищенских зарплат на билеты и цветы, не только прогуливали службу (что при т. Сталине совсем не приветствовалось), но и сопровождали своих кумиров, когда те отправлялись в гастрольные поездки. С издержками, потребными на то, чтобы посетить Саратов или Одессу, не считались. Фанатизм — он и при т. Сталине был фанатизмом.
Можно было бы, глядя на «сырих», уверенно заключить: «Возрастает год от года мощь советского народа» — но тогдашняя пропаганда от такого силлогизма воздерживалась.